Сквозь разлитую кругом глухую трель городской жизни пение звучит мягко, грустно мечтательно. Скорбной жалобой звенит вздыхающий голос, минутами едва слышный, угасающий.
Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни…
Каждый вечер играет этот граммофон свои чувствительные пьески. Я люблю слушать их. И обычная гостья — знакомая вечерняя печаль — тихо и ласково обнимает сердце. И так странно, что элегические эти романсы и арии заводит и слушает знаменитый в уголовных летописях поручик, приговоренный к каторжным работам и вместо них попавший в наши начальники. Встает в памяти его фигура топорной работы, с очень округленным животом, с небольшой конусообразной головой, прямо вдавленной в плечи, истасканное оливковое лицо с сумками под глазами. Вспоминается его ругань, грубость…
А пьесы на его граммофоне такие жалостливые, такие грустные…
Я слушаю их в безмолвных белых сумерках одинокой своей кельи…
И из темной глубины веков явственно звучит мне родственно-скорбный голос:
«Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды»…
Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды (Книга Иова. 7;6). Прим. Ред.
Строки из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Сосед» (1837).